– Ну да, – он радостно кивнул.

– А меня зачем разыскал? Просто из любопытства или по какому-то конкретному делу?

– Ну, как… сестра всё-таки, – забормотал он сконфуженно. – Ведь не чужие люди… А ни разу друг друга даже не видели.

– Не по моей вине, заметь.

– Я знаю… я понимаю, Вик, что ты на отца сильно обижена. Но… ты поверь, он совсем-совсем не плохой! – горячо заговорил Женя. – Просто так сложились обстоятельства… Он и сам раскаивается, правда!

– Раскаивается? – она зло прищурилась. – В чём же, интересно знать? В том, что по его вине моя мать почти двадцать лет находится в дурдоме? В том, что он ни разу даже не предпринял попытки повидаться со мной, отделываясь алиментами? Или в том, что несколько лет назад дал интервью журналу «Глянец» на тему, какая я сука?

«Викуля никогда не скрывала того, что я ей не нужен и не интересен, – говорилось в том злосчастном интервью, каждую строчку которого Вика до сих пор помнила наизусть. – Её вообще не интересовало ничего, кроме карьеры артистки. Она даже не позволила мне приехать на похороны моей бывшей тёщи… Пока бабушка была жива, Вика не навещала её, не заботилась… Бабушка умерла в её отсутствие. Забытая, больная, одинокая, несчастная женщина… Вика же явилась на похороны и буквально в считанные дни сдала освободившуюся квартиру».

Разумеется, Вика понимала, что журналисты могли по-своему исказить слова её отца, преподнеся их в наиболее скандальном ракурсе и вырвав из контекста. Ведь, по сути, почти всё сказанное отцом было правдой. Она и в самом деле много лет грезила карьерой артистки и поехала поступать в Москву, прекрасно зная, что бабушка стара и нуждается в заботе. Бабушка действительно умерла одна, а Вика успела лишь на похороны. Отца она и вправду отказалась приглашать на похороны и поминки. Но… чёрт возьми, всё было так – и совсем, совсем не так! Она руководствовалась совершенно иными мотивами, чем теми, что предписывал ей этот желтушный журнал.

– Ну, ты же понимаешь, Вик, что всё, о чем говорят наши СМИ, надо мысленно делить на десять, – пожал плечами Женя. – Отец, к слову, тоже был далеко не в восторге от получившегося интервью. Ну и потом… кто старое помянет – тому глаз вон. У меня же ещё младшая сестра есть… у нас с тобой есть сестра, – поправился он. – И она тоже хотела бы когда-нибудь с тобой познакомиться и подружиться.

– Извини, Жень… – она решительно прервала его, подняв ладонь. – По-моему, для одного дня слишком много новой информации. Overload – так у вас, компьютерщиков, кажется, говорят?.. Тут тебе и брат, и папа, а теперь ещё и сестра, оказывается… Индийское кино!

– Я всё понимаю, Вик, – сказал он спокойно и серьёзно. – Я же тебя не тороплю. Просто надеюсь… что, коль скоро я буду жить в Москве, мы могли бы чаще встречаться, чтобы получше узнать друг друга!

Вика совершенно не была расположена встречаться с ним чаще и получше узнавать. Но выпроваживать парня в открытую у неё не хватило решимости.

– Да, кстати, а где ты собираешься жить? – спросила она, как бы намекая на то, что пора и честь знать.

– Ой, вот об этом я и хотел с тобой побеседовать! – оживился Женя. Вика мысленно закатила глаза: «Ну вот, начинается… Так я и думала. Сейчас этот бедный родственничек попросится пожить у нас недельку-другую… и в итоге застрянет насовсем».

Однако Женя заговорил о другом.

– Не сдаёт ли у тебя кто-то из друзей квартиру или хоть комнату? Я просто в Москве никого ещё не знаю, а с риелтором – слишком дорого выйдет… Я очень ответственный и аккуратный, правда! – заверил он простодушно и искренне. Вика невольно улыбнулась.

– Знаешь, Жень, в тебе есть что-то симпатичное. Поэтому, пожалуй, я помогу тебе на первое время. У меня есть свободная квартира… Я тебя туда пущу. Но только на пару месяцев, потому что потом планирую её продать.

– Как? – вытаращил глаза Женя. – У тебя и в Москве своя хата? Ну ты крута, однако!

– Сама в шоке, – Вика засмеялась. – На самом деле, досталась она мне и правда невероятным образом…

Когда четыре года назад Вика приехала в Москву поступать, у неё тоже не было здесь ни друзей, ни знакомых. Она сняла комнату у бывшей балерины Большого театра, интеллигентной чопорной старухи, которая не признавала халатов, даже дома одеваясь в элегантные брючные костюмы и туфли на каблуках, регулярно делала маникюр и красила волосы. Ещё она лихо курила через мундштук – и это было дьявольски красиво. В старухе вообще была какая-то чертовщинка, и ей легко можно было простить любую странность, даже если бы она носила шляпки с вуалью или обмахивалась веером из павлиньих перьев. Вика подозревала, что Ариадна Васильевна не смывает косметику даже на ночь – во всяком случае, сонно сталкиваясь с ней в темноте в дверях уборной, она заставала престарелую танцовщицу при полном макияже. Если Ариадна Васильевна с утра заставала девушку дома, то нередко предлагала выпить с ней кофе и перекинуться парой слов светской беседы. Ни детей, ни внуков у балерины не имелось, а мужа своего она похоронила много лет назад. Может быть, из-за постоянного одиночества она так привязалась к своей постоялице… За совместными утренними кофепитиями Вика и узнала постепенно хозяйкину биографию.

В балетную студию маленькую Ариадну определили в четыре года. Это была мечта её матери, неудавшейся танцовщицы. Когда девочка повзрослела, то успешно поступила в хореографическое училище – при конкуренции в тридцать пять человек на место! Поступила не потому, что мечтала о карьере балерины, – просто не хотела огорчать мамочку, у которой были большие амбиции и слабое, больное сердце. Балет же юная Ариадна возненавидела.

– Я не понимала, за что мне вся эта боль, этот ужас… – рассказывала старуха, втягивая дым через свой мундштук. – Ноги в синяках и кровавых мозолях, всё тело постоянно болит, вечно хочется есть, педагоги кричат и даже бьют… Мне училище казалось адом. Да это и был ад, – она невесело усмехнулась. – Во время растяжек приходилось терпеть такую боль, что мы все визжали, кусались и царапались. Впрочем, слёзы в балетных училищах никого не трогают, к ним привыкли. Не можешь – пошла вон. «Вон» – самое страшное, что только могло со мной случиться, я боялась этого как огня, ведь мама не перенесла бы моей неудачи… Смешно и грустно, но ведь она так и не увидела меня на сцене. Умерла за пару недель до моего дебютного спектакля. Сначала я